О традициях нашего художественного рынка. Часть 2.

Война и революция выбросили на рынок огромное количество произведений искусства. Ситуация очень напоминала события Великой Французской революции, придавшей необычное возбуждение художественному рынку начала XIX века. Однако ожидаемого бума не произошло. Государство «рабочих и крестьян» очень скоро монополизировало рынок. Став его единственным полноправным владельцем, оно осмелилось на поступок, который впоследствии старательно пытались замолчать: распродажу ставшего всенародным достояния. Через подставных лиц на берлинские аукционы и напрямую к американским промышленникам потекли шедевры итальянской и фламандской живописи из Эрмитажа, иконы из Троице-Сергиевой лавры, ювелирные украшения царской фамилии и прочие уники.

Советские антикварные магазины продолжали пополняться уцелевшим в домах, несмотря на тяжелые и опасные времена, товаром. И хотя золотой червонец исчез вместе с нэпом, а рубль навсегда сделался неконвертируемой валютой, даже советские дензнаки давали широчайшие возможности отовариваться в столичных антикварных магазинах ограниченному контингенту дипломатического корпуса. Однако тридцатые годы ликвидировали (в прямом и переносном смысле) сам художественный рынок вместе с большинством его представителей. Створки железного занавеса плотно сомкнулись.

Незабвенная хрущевская оттепель выдала огромные авансы на будущее, хотя и не смогла их оплатить. Прошла первая выставка абстракционистов, появились тонкие книжечки о Матиссе и Пикассо. Началось робкое движение в области художественной коммерции, два десятилетия не дававшей о себе знать.

А. Кравченоко. Картинная лавка.

Не только генералы, украсившие загородные дачи трофейными шпалерами, но и прочие категории состоятельных советских граждан были не прочь облагородить собственные жилища. Разнообразная старинная утварь плохо вписывалась в эстетику панельного железобетона, поэтому дружно отправлялись на свалку комоды и буфеты вместе с украшавшими их мраморными слониками. В это романтическое время первых целинников и комсомольских строек, централизованной борьбы с мещанством, архитектурными излишествами и религией можно было за бесценок купить любую «старину» - серебро, бронзу, живопись.

Две культуры, две экономики существовали в советской стране всегда. Параллельно с официальной издательской продукцией «самиздат» выдавал свою; по квартирам шли выставки - однодневки, подпольные артели шили модный товар типа плащей «болонья», а неофициальный художественный рынок набирал силу. В нем тоже было две стороны - белая и черная.

Первую представляли ученые и жившие в западном измерении дипломаты, покупавшие не признанных пока корифеев советского авангарда и поддерживавшие гонимых современников-живописцев. По другую сторону находились нувориши с большими деньгами. В рамках нашей экономики запустить их в дело было чрезвычайно сложно, зато вложить в произведения искусства - лучший способ помещения капитала - вполне реально. Возникавшие иногда удачные тандемы - деньги одного, связи, «концы» другого - давали поразительные результаты.

Комната П. Пикассо в доме С. И. Щукина. Фото 1913 года.

Наиболее надежной была покупка старого русского искусства, проходившего по каталогам выставок: достаточно было лишь идентифицировать вещь с ее описанием. Первоклассные изделия позволяли даже обходиться без консультаций профессионалов - искусствоведов.

Иметь же дело с западным искусством, особенно начиная с середины XIX века, не рекомендовалось. Слишком большой была вероятность фальшаков. Русский авангард коммерческой ценности не имел, пылился по мастерским, хотя понемногу уже перекочевывал к любителям, тонко чувствовавшим самую суть художества. У серьезных людей, мысливших широко и по-деловому, имелись собственные понятия о прекрасном. Правда, от них было недалеко и до ювелирки, камней, монет царской чеканки и, самое криминальное, валюты. Рокотовский процесс, ознаменовавший начало 60-х, уже прошел. Советское правосудие совершило очередное вопиющее нарушение уголовного кодекса, введение новой статьи – высшей меры за валютные операции – в процессе самого суда.
Однако даже самые суровые законы не смогли стать помехой для истинных коммерсантов. С открытием «железного занавеса» вместе с «командами» валютчиков и фарцовщиков в 70-х сформировались бойкие бригады «досочников», «гнавших» за рубеж русские иконы, сведения о которых черпались ими исключительно из солоухинских «Черных досок», бывших их настольной книгой и практическим пособием.

На смену тем, кто в начале XX века открыл красоту древней русской иконописи и начал собирать ее не как предмет культа, но как произведение искусства, пришло новое поколение. Ему открылся денежный смысл творений их далеких предков. Кроме икон в цене поднялось старое русское серебро, пошла охота на изделия с маркой «Фаберже». Старая живопись практически исчезла из свободного доступа, зато русский авангард, долго остававшийся невостребованным, дождался своего часа. Перенасытив рынок иконописью, былые «досочники» переключились на супрематизм Малевича, витебского Шагала и агитфарфор Чехонина. Тут выяснилось, что без консультантов - профессионалов не обойтись. Наконец-то понадобились искусствоведы, стоимость советов которых начала расти пропорционально ценам на советский авангард на лондонских аукционах.

Гостиная А. Матисса  в доме С. И. Щукина. Фото 1913 года.

На официальном рынке искусств традиционная система централизованных покупок оставалась незыблемой. Что продавалось, сказать трудно. Во всяком случае полотна Кандинского и Малевича, оценивающийся сегодня шестизначными цифрамами действительно не продавались. Если же картины уплывали за океан, то исключительно в качестве обмена за серьезные услуги общегосударственного масштаба. Но подобные случаи были скорее исключением, а правилом — не подлежащие таможенному досмотру кейсы и кофры дипломатов, увозивших вместе с воспоминаниями об образцовом коммунистическом городе все, что попадало в разряд художественных ценностей.

Государственным структурам, располагавшим основанной в 20-х «Международной книгой» и экспортным салоном Художественного фонда, упускать шедший прямо в руки доход было по меньшей мере глупо. Нужно было ставить дело «на широкую ногу». «Новоэкспорт» бросился скупать последние остатки икон, а в 1988 году в решительно перестраивающейся Москве прошел первый в СССР аукцион, организованный престижной английской фирмой «Сотбис». Основанная в середине XVIII века фирма впервые провела художественный аукцион в Совете Союзе, предложив к продаже произведения русского авангард и картины современных советских художников. Эта акция, организованная при поддержке Министерства культуры, вызвала небывалый резонанс. Многие были возмущены. Что потрясло больше — сумма, предложенная за «Фундаментальный лексикон» Гриши Брускина, или продажа работ Надежды Удальцовой и Варвары Степановой, осталось до конца неясным.

Итоги «Сотбис» подвигли высказаться «за» и «против» подобных мероприятий немало деятелей советской культуры. Минкульт упрекнули в либерализме и дурном примере частным галереям, начавшим чуть ли не ежемесячно создаваться в Москве. Наиболее уважаемые авторы высказывались за ужесточение контроля за вывозом предметов искусства за рубеж в условиях продолжающейся культурной депрессии внутри страны. В результате, в разряд невыездных попали не только произведения умерших художников, вещи, написанные еще живущими до победного 1945-го, но и полотна самих «сотбистов», вошедших в список семидесяти особо ценных советских мастеров, пользующихся мировым признанием. Недавно официально заявившему о себе рынку современного искусства, образовавшему сеть галерей и художественных центров, был нанесен чувствительный удар. Проходят века, на рынок выбрасывается совершенно иное искусство, но взоры продающих по-прежнему устремлены на Запад....

У торговца. Почтовая карточка 1910-е годы.

Лично мне, занимающейся историей русского собирательства очень хочется поддержать взывающих к запрещению продажи за рубеж любого мало-мальски ценного художественного экспоната - мол, и самим пригодится, страна большая. Но рынок невозможно ни регламентировать, ни запретить постановлением даже в рамках одной отдельно взятой отрасли. Он все равно будет существовать - в пристойных или уродливых формах. Наша главная беда известна: продавая, иногда, быть может, расставаясь с шедеврами, мы не в состоянии выступать полноценными покупателями на мировом рынке искусств. Едва установившийся в начале века баланс, когда Павел Деляров отправлял своих Рембрандтов во Францию, а Сергей Щукин вез из Парижа десятками полотна Гогена, Матисса и Пикассо, был нарушен. Поскольку реального рынка искусств в России не существовало никогда (недоразвитость отечественного капитали; сказывалась не только в сфере промышленного производства) наличие западных покупателей и продавцов делалось неизбежным.

Преодоление экономического кризиса, в котором пребывает страна, неизбежно возвратит России роль достойно партнера на мировом, в том числе и художественном, рынке. Снова влившись в мировую цивилизацию, мы присоединимся международным хартиям и конвенциям, действующим в научных и художественных областях межгосударственного общения.

И когда наши законы строго, но справедливо разграничат права и обязанности художника, посредника - маршана и Государства настанет время вспомнить проницательных художественных критиков XIX века, утверждавших, что предназначение произведения искусства – странствовать по свету.

Вероятно так оно и есть. Только заниматься художественным бизнесом (как утверждают понимающие – самым сложным, но одновременно самым доходным) должны люди с верным глазом, чистыми руками и незапятнанной репутацией.