Портрет академика И. П. Павлова. 1930.

В период с 1920 по 1940 годы основной задачей критики было служение прогрессу искусства (пролетарское искусство обозначалось в те времена прогрессивным). В итоге, обозначилась необходимость выбрать исследовательскую позицию, свободно совмещающую в себе социологизм с эссеистикой импрессионистической направленности. Такие процессы инициировали прямолинейное проецирование отношений общественности и политических сил на анализируемое творение художника со стороны его активного содействия «построению социализма». Отличным примером такой позиции является статья знаменитого художника и критика Константина Юона о выставке под названием «16 картин Нестерова». Особое внимание следует уделить выводу, к которому приходит Константин Федорович. Он пишет: «Его портреты, которые несут на себе практически неизменный созерцательно-пассивный характер, далеки от бурных перипетий нашей социалистической современности, ее отчаянной борьбы, конечных целей». В развернутом отзыве Юона, который был напечатан спустя месяц после проведения нестеровской выставки, критическое резюме было разбавлено позитивной оценкой «уникального, чисто нестеровского, отточенного мастерства».

Появление художника из «добровольного заточения» для большинства оказалось неожиданным поворотом событий, по этой причине его творчество было оценено как с положительной, так и с отрицательной стороны.

Приобретение портретов И. Д. Шедра и А. Н. Северцова в 1935 году Третьяковской галереей подтвердили официальное признание нестеровской выставки. Вероятно, тому способствовала набирающая обороты в 30-е годы борьба с каким-либо проявлением формализма в искусстве. Большие портреты деятелей культуры и науки, выполненные Нестеровым, при всем четком отображении модерновой стилистики оказались более подходящими для официальной критики, чем деформированные и изломанные портреты Анненкова, Альтмана и других «левых» художников. Помимо этого, следует упомянуть тот факт, что выставка невероятной популярностью у зрителей: вместо запланированных ранее 3-х дней она длилась почти неделю, а по одному билету могли пройти до сорока человек.

Одобрительные отзывы о выставке оставили И. Грабарь и М. Горький, которые обладали несомненным авторитетом в художественном мире. Май 1936 года ознаменовался публикацией письма Нестерова в газете под названием «Советское искусство», которое было адресовано П. М. Керженцеву, занимающему должность председателя Комитета по вопросам искусств. В нем Нестеров описывал, свои мысли «о необходимости создания хорошей школы для молодых художников, которая базировалась бы на знании, на серьезном подходе к  изучению природы и человеческого яства. «Формализм», как считал Нестеров, самым вредным образом отразиться на молодом поколении, толкая их на легкий и нездоровый путь».

Такое положение вещей дало возможность художнику проявлять настойчивость в своих желаниях видеть в постоянной экспозиции Русского музея свои картины религиозной направленности под названием «Святая Русь» и «Под благовест». В обращении к Керженцеву он поясняет свою просьбу тем, что «работ с изображением фигуры Христа, с монахами как в Третьяковской галерее, так и в Русском музее много ..., и худого от того нет».

Элегия (Слепой музыкант). 1928. Холст, масло. 89.3 x 64.2.

Михаил Нестеров. Элегия (Слепой музыкант). 1928. Холст, масло. 89.3 x 64.2.

Важным для понимания душевного настроения Нестерова в то время, представляется еще одно обращение художника в письме к  Керженцеву, поводом к которому стало предстоящее 50-летие художественной деятельности и возможной экспозиции, которая будет приурочена к этому событию. Причину своего резкого отказа от организации такой выставки Нестеров открыл председателю Комитета по вопросам искусств так:

"Всевозможные поздравления не принесут мне ни удовлетворения, ни радости. Моя персональная выставка была бы уместна лишь тогда, когда главную роль в ней играла моя большая, выполненная в 1916 году картина под названием «Крестный ход», однако, я полагаю, что время для ее появления еще не настало, к тому же, и я ни за что не решусь отправить эту картину в выставочный зал, если не получу согласия И. В. Сталина. Нет нужны делать выставку без наличия на ней большой картины."

В своем решении художник был, как никогда, тверд. Приведенный отрывок письма только подчеркивает это.

Однако, критики, пристально следившие за творчеством Михаила Нестерова в период 1930-1940-х годов, предпочитали этого просто не замечать и делали главный акцент на портретах советской эпохи. Живописи на религиозную тематику Нестерова, которая была создана в дореволюционном периоде, советские исследователи практически не уделяли внимания, упоминанием о религиозной живописи они показывали «чудесную перемену», которая произошла в душе живописца с наступлением октябрьских событий.

Спустя год Нестеров был избран представителем советского искусства даже за рубежом. На Парижской выставке, которая состоялась в 1937 году, творец демонстрируется портрет знаменитого И. П. Павлова. Невероятный успех Нестерова официально подкрепляется присужденной ему в 1941 году Государственной премией I степени. С тех пор, ни одно крупное советское мероприятие, каким-то образом связанное с искусством, не обходилось без участия «создателя эпохального портрета». Характерной особенностью комплиментарной критики того периода можно назвать ограниченный, односторонний подход к анализу художественных творений. Подобного рода критика не хочет «замечать» того, что может не соответствовать официальным нормам и принципам.

Это обстоятельство необходимо отметить, как одну из главных причин утраты объективности в процессе изучения творчества Нестерова в советские года, когда портреты 1930-х - 1940-х годов никоим образом не омрачали достижения Нестерова в далекий дореволюционный период. Попыткой перекрыть образовавшееся "пятно" считается его книга под названием «Давние времена», вышедшая в начале 1942 года. Она могла заново открыть публике забытого создателя «Пустынника» и «Святой Варвары».

Дмитрия царевича убиенного. 1889. Холст. Масло.

Михаил Нестеров. Дмитрия царевича убиенного. 1889. Холст. Масло.

В октябре того же года был напечатан очерк С. Н. Дурылина, который содержал богатейший фактический материал: записи продолжительных бесед с Нестеровым, длительную переписку с художником. Литература, изданная по случаю 80-летия Нестерова, в некоторой степени дублировала книгу «Давние дни», которая была выпущена маленьким тиражом ( всего 2500 экземпляров). Она мгновенно разошлась и, вскоре, стала библиографической редкостью. Выпуск очерка Дурылина и книги Нестерова в военный 1942 год было очень показательным событием. В этом же году, Президиум Верховного Совета СССР, признавая «выдающиеся достижения в области искусств, в связи с 70-летием со дня рождения» награждает Нестерова орденом Трудового Красного Знамени и присваивает ему почетное звание заслуженного деятеля в области искусств РСФСР.

В 1942 году, 12 октября, М. В. Нестерова не стало. В некрологе, который был написан В. С. Кеменовым, отдавалась дань уважения величайшему художнику, и содержалось искреннее признание в том, что «деятельность Нестерова открыла в русской природе уникальную, до этого времени, неизвестную красоту и поэзию, которые излучают теплый свет с его полотен и, без сомнения, согревают душу каждого зрителя».

После смерти художника подход к изучению его творчества меняется кардинально. Оно теперь рассматривается с точки зрения истории. Исследование исторического типа предполагают бесстрастность, объективность, большую взвешенность в плане оценок и суждения. Со второй половины 1940-х до начала 1950-х годов таких журналах, как «Искусство», «Советский художник», «Огонек» с определенной периодичностью начинают появляться статьи, приуроченные к годовщинам со дня смерти Нестерова. Пристального внимания заслуживает ряд публикаций А. И. Михайлова, в которых исследователь ставит перед собой нелегкую задачу более детально осветить творчество художника Нестерова, уделив первостепенное внимание дореволюционному периоду. Статья Михайлова, посвященная 10-летию со дня смерти Нестерова, представляет собой удачную попытку совершенно нового подхода к изучению творческого наследия художника. В ней выдвигается концепция существования в искусстве Михаила Нестерова двух равнозначных тенденций: условно-идеалистической и реалистической. Усиление той или иной тенденции автор связывал с событиями, которые происходили в России в определенный период времени. Оправдывая созерцательность и религиозность дооктябрьских работ художника, Михайлов написал: «Нестеров ничего не выдумывал и никогда не притворялся, работая с изображениями природы, и человеческими образами. Эти образы являют собой выражение, реально существовавших в тот момент, религиозных патриархальных иллюзий, в которых жили миллионы русских крестьян. Отображая эти иллюзии, изобретая виды пустынников, охотников за истиной, постепенно уходящих от мира, Нестеров мог отыскать подобные виды в самой жизни.

Началом реабилитации, в глазах мира искусства, религиозного творчества Нестерова стала книга С. Н. Дурылина, посвященная художнику. Написанная в наилучших традициях русской эссеистики, она дарила второе дыхание замалчиваемым произведениям Нестерова религиозно-философской направленности, составляющие вершину творчества мастера, его главную суть. При жизни художник высоко оценил труды Дурылина по созданию книги. После ознакомления с материалами, подготовленными к ней, он заявлял: «Получил Вашу рукопись, после чего, с большим вниманием прочел. Какую  огромную работу Вы проделали, — и все это связано с моим именем. В Вас я вижу не только современника-писателя, любящего мое художество, но также и талантливого поэта, тонко и правдиво чувствующего красоту, жизнь, душу человека и природы, их великое место в жизни. Я считаю Вас одновременно и ученым, и богословом, который удачно вооружился всем тем, без чего не будет продуктивного труда, подобного Вашему».

Портрет академика И. П. Павлова. 1930.

Михаил Нестеров. Портрет академика И. П. Павлова. 1930.

«Сегодня очередной раз перечел Ваши бессмертные «Впечатления, размышления, домыслы», и я не смог удержаться, чтобы не написать Вам. Написать в том стиле, в котором написаны Ваши размышления, можно исключительно о чем-нибудь очень любимом, невероятно близком сердцу, хорошо понятом, тонко почувствованном. Вы постепенно, аккуратно с большой любовью, вдумчиво разбираете каждый сантиметр картины («Димитрия царевича убиенного»), и тот бесценный вклад в Ваш разбор, - есть та самая поэзия или критика в опоэтизированном виде. Ваше определение роли пейзажа, если говорить конкретно, роли пейзажа в моих творениях, — проскакивало и раньше, однако такую проникновенность в психологическое соотношение действующих лиц и пейзажа, к теме картины, я видел впервые», - откровенничал Нестеров в другом письме.

На самом деле, подробный анализ религиозной живописи Нестерова, Дурылин нередко проводит посредством анализа подходил к раскрытию глубокого замысла картины. Исследователи, трудившиеся во времена Дурылина, тоже писали о невероятном пейзаже в религиозных произведениях Нестерова, они выделяли анализ пейзажа отдельной графой в общем плане, буквально «вырывая» его из контекста целостного произведения. Описывая качество и невероятную красоту пейзажа, исследователи обходили молчанием  самое главное — религиозно-философское содержание нестеровских произведений. Книга Дурылина, написанная человеком, который внутренне близок, духовно созвучен Нестерову. Она была полностью лишена всевозможных идеологических установок того периода. Религиозно-философский аспекту были посвящены целые главы, в которых открыто и всесторонне описывалось нестеровское искусство. Помимо этого, автор решил не сопоставлять созданные в советское время портреты картинам дооктябрьского периода. Творчество Нестерова было рассмотрено Дурылиным в нерасторжимой целостности, утверждалась невероятная ценность каждого отдельного этапа его художественной деятельности.

Среди многочисленных статей о Нестерове, которые были опубликованы в 1960-1970-е годы, особенно привлекают внимание те, что были написаны А. А. Сидоровым. Анализ выставки, приуроченной к 100-летию Нестерова, натолкнул известного искусствоведа на следующие выводы: «О Нестерове язык не поворачивается говорить аналитическими суждениями, также, нельзя укорять художника за то, что он допустил ошибку в «Святой Руси», это большая картина, которая неизбежно привлечет внимание каждого зрителя. Задуманное художником как «Христиане» является произведением странным и сильно погружает в далекое и неизведанное прошлое. Представляется возможность с легкостью осудить Нестерова за неверные представления о России. Может быть, легко говорить о том необходимом повороте в сторону нового, современного для нашего мировосприятия и мировыражения, какое было выявлено художником в советские времена. Искусство Нестерова, на самом деле, сложно понять. Сейчас по прошествии выставки, стало ясно, что Нестеров был, есть и будет одним из самых выдающихся русских живописцев». Говоря о появлении на выставке картины «Святая Русь», критик завершил статью неожиданным для всех выводом: «Исконность Нестерова, — утверждал он, - его приверженность ко всякого рода религиозным легендам была, скорее всего, сродни глубокой и искренней любви к детям, тонким белым березам и к бледным зорям его родного севера. ... А когда художник в преклонном возрасте увидел, как угасает его церковная, аскетичная, юродивая Русь, он даже не собирался впадать ни в отчаяние, ни в панику, ни в пессимизм. Он отказался от мучительных переживаний, изобразив их в «Философе» и в «Мыслителях», в портретах своих знакомых, которые остались за бортом советской строя. Так Лермонтов говорил о своем известном «Демоне»: «Я решил от него отделаться стихами». Непонятной и чуждой оставалась Сидорову настоящая суть духовно-нравственных порывов Нестерова. Критик охарактеризовал время, на которое приходилась дореволюционная деятельность художника, как «эпоху темной реакции, которая исчерчена молниями и грозами наступающего освободительного движения».

Другие статьи о художнике:

Благовещение М.В.Нестеров.

Художники Башкирии - М. В. Нестеров. В зеркале времени. Часть 1.

Художники Башкирии - М. В. Нестеров. В зеркале времени. Часть 2.

Русские художники - М. В. Нестеров. После Октября. Часть 1.