Символизм цвета

В повседневной жизни мы как то быстро привыкли к тому, что краски являются эстетическим эквивалентом действительности. Но в то же время как то быстро забыли что, цвета можно трактовать как символы, намекающий на то, что порой не может быть показано, будь то образ бога, высших космических сил или потустороннего бытия. Символизм цвета опирается на объективные особенности психики, на всевозможные ассоциации, нередко довольно простые: синее — море, океан, небо, мир; зеленое — весна, пробуждение, надежда; белое - чистота и непорочность, начало; желтое — солнце и тепло, осень; красное — огонь и кровь, опасность; черное — темнота, страх, неясность, смерть. Такая мотивировка имеет в своей основе человеческий опыт, который дополняется мифологическими, религиозными и эстетическими воззрениями. Сказания, древние тексты, традиции доводят до нас богатый мир, заставляющий художников акцентировать внимание на отдельных символических цветах.

Раньше других, по всей вероятности, выделился красный цвет; еще у кроманьонцев кости умерших посыпались красной охрой. Красный обозначал кровь и жизнь; у древних германцев он также был цветом силы и войны. В древности, большое значение имел белый цвет, символизирующий посвященность божествам. Желтый в Древнем Китае — цвет счастья, императора. В Европе же, наоборот — это цвет изгоев, отверженных. Разница в цвете могла относиться и к полу. У бушменов, самцы антилопы обозначались красным цветом, а самки — светло-желтым. В Древнем Египте, мужские фигуры красились в темно-коричневый и красный тон, женские — в желтый. В Древней Греции «мужским» цветом считался синий, которым окрашивались бороды архаических статуй.

Краски могли указывать на страны света: как полагали жители Азии, символ Севера — золото, Востока — серебро, Юга — ляпис-лазурь, Запада — красный рубин. В Греции считалось, что краски обозначают темпераменты: красный — сангвиник, желтый — холерик, белый — флегматик, черный — меланхолик. Таким образом, цвет доносит до нас важную часть представлений о мире.

Картина Рафаэля Кадырова

Особое значение символизм цвета приобрела в западном Средневековье. Когда произошло разделение на мир человеческий и божественный, между ними посредством символов установились определенные связи. Невидимый мир отпечатывает свои знаки в доступной взору материи, в частности, в цвете. Папа Иннокентий III установил для церковных праздников литургические цвета: белые для рождества, пасхи, вознесения, для Марии и ряда святых, не связанных с кровавыми знаками; красные — для распятия и мученичества, зеленые — для крещения и воскресных дней, синие — событиям из жизни Марии, черные — оплакивания. Красный, синий и зеленый — обозначение святой Троицы.

В изобразительном искусстве, иконография закрепляет за отдельными персонажами Нового завета определенные тона одежд.  Петр предстает перед нами в белых и синих одеяниях, Павел — в зеленых и красных, Мария Магдалина — фиолетовых, Иуда темно-желтых, Иоанн Предтеча — в светло-зеленых, херувимы окрашены в голубые тона, серафимы — в красные. Мария-богоматерь часто изображена в голубых одеяниях; в красных одеждах она олицетворяет Царицу небесную. В разных сценах меняются одеяния Христа; они могут быть голубыми, красно-пурпурными, серыми. Францисканские монахи носили коричневые рясы, доминиканцы — черно-белые. Такой выбор цветов предопределен более широкими символическими представлениями о назначении каждой краски. Все это легко объяснимо, поскольку синий — цвет небес, божественной любви и истины; зеленый — триумф жизни, надежда на воскресение, духовное посвящение в тайну, знак воды и, следовательно, крещения; фиолетовый — страдание и покаяние; коричневый — отречение от мира; серый — смирение и победа духа над телом; белый — святость, чистота, невинность, божественный свет; тускло-желтый — деградация, ревность, предательство. Эти широкие представления о цвете были перенесены на облик отдельных героев библейской драмы.

Художник Станислав Лебедев. Скифский воин. 2007 год. Оргалит. Авторская техника.

Согласно средневековой эстетике, рай обычно представлялся в аккорде золотисто-зеленых и красных тонов. Черный — символ смерти, цвет князя тьмы и дьявола. Правда, в сочетании с белым он уже имеет иное значение: чистоты (почему рясы доминиканцев были сшиты из материалов подобной окраски) и траура. Большое внимание уделялось фону, который окрашивался в белый, синий и золотой цвета, передающие ирреальное пространство.

В новое время, интерес к символике цвета начал пропадать, хотя, конечно, Христос и Мария, апостолы, святые продолжали «носить» одежды, установленные традицией. И только в стиле рококо, когда придумывались, например, цвета «бедро испуганной нимфы», «голубиная шейка», «опавшие листья», «резвая пастушка», «тертая земляника», символика красок начала приобретать светские формы.

Инициатором новых поисков выступил Гёте, который не воспринял научные идеи Исаака Ньютона и даже критиковал их, полагая, что свет не состоит из цветов. Все цвета Гёте делил в своем знаменитом «Учении о цвете» на две группы: теплые, первичные, положительные и холодные, вторичные, отрицательные. Причем отметил свойство определенных красок оказывать влияние «на душу человека». Он говорил: «опыт учит нас тому, что отдельные цвета дают особое расположение духа», так, например, «желтый цвет легко возбуждает, он веселый, добрый, а синий вносит беспокойство». Гёте полагал, что желтый ближе к свету, голубой же от него удаляется.

С Гёте переписывался художник-романтик Отто Рунге, издавший в 1810 году книгу «Шар цветов, или Конструкция отношений цветов друг к другу». В его суждениях слышится голос религиозного мистика, и краски рассматриваются через их взаимосвязь с Богом. Идеи Гёте и Рунге восприняли многие живописцы эпохи романтизма: их отголоски чувствуются у немецкого пейзажиста Каспара Давида Фридриха, англичанина Уильяма Тернера. Знаменитый поэт заложил еще одну важную традицию: выбор символической монохромии. Голубой он представляет как цвет, ассоциирующийся с небом, горными вершинами, холодный и трагический. Немецкий писатель эпохи романтизма Новалис в романе «Граф фон Офтердинген» говорил об этой краске как о символе мира идеального и ввел представление о голубом как о цвете мечты. Английский поэт и художник-прерафаэлит Д. Г. Россетти думал о «голубом мире, далеком от солнца, от шагов всего живого». В живописи романтизма голубой — знак ночи.

Наиль Вагапов. Театр.

Не забывали об этом цвете и в начале XX века.  Уистлер писал свои «ноктюрны» с господством серовато-голубого. В России возникает художественное объединение «Голубая роза». В Германии, Василий Кандинский и Франц Марк, автор картины «Башня синих лошадей», основывают группу «Синий всадник». Свой «голубой» период, где так много печальных персонажей, выколдовывает Пабло Пикассо. Популярный философ Освальд, Шпенглер писал о голубом как о цвете «перспективном, близком к темноте, далеком». Он называл его «трансцендентным, фаустовским, духовным».

Любили синий и голубой русские поэты, особенно Сергей Есенин и Велимир Хлебников. Уже Гёте монохромию голубого противопоставлял монохромии желтого, «близкого к свету». Романтики мало обращали на нее внимания, им дороже были сумерки, чем утро и день. Однако к концу века появляются «Подсолнухи» Ван Гога и «Желтый Христос» Гогена. Эти мастера некоторое время дружили, переписывались и рассматривали желтый как цвет жизни, активности, солнечной энергии, порождающей все живое. Уистлер оформил одну из своих выставок следующим образом: стены были желтого цвета, на полу расстелены соломенные циновки, по углам стояли керамические сосуды с подсолнухами, обслуживающий персонал — в униформе желтого цвета, так же были окрашены рамы. Шпенглер называл желтый и оранжевый цвета «аполлоническими», материальными, праздничными, цветами жизни.

Художники-символисты рубежа XIX — XX веков также не могли пройти мимо проблемы колорита. Одилон Редон «реабилитирует» значение черного как важнейшего цвета на палитре: «Он оплот духовного, самый прекрасный цвет, отсутствующий в призме». В черных гармониях работал его современник живописец Эжен Каррьер. Писатель Гюисманс в знаменитом романе «Наоборот» описывал прием в доме у героя романа, когда кушанье сервировано на черной скатерти, столовая обтянута черным бархатом, дорожки в саду посыпаны золой, в бассейн налиты чернила и обнаженные негритянки подают «русскую еду»: черную икру и черный хлеб. Друг Ван Гога художник Анкетен распространил символику цвета на времена суток (зеленое — утро, голубое — ночь, красный — закат, желтый — день). Доминанту одного цвета он открыл для себя случайно, рассматривая пейзаж через цветные стекла веранды. Арман Сегун, художник того же круга, что и Гоген, интерпретировал красный как кровь, которая течет вертикально по венам, синий как небо, и потому этот цвет «горизонтальный», выражает мягкость, покой, мечту; зеленый, по его мнению, дает впечатление движения справа налево, зеленая краска «подруга» фиолетовой, которая «льстит» оранжевой и красной, олицетворяющим золото, солнце, жизнь и силу.

Художник Сергей Лебедянцев. Джаз-мен. Холст. Масло.

Поэт Артюр Рембо написал сонет «Гласные», где наметил «соответствия» между звуками и красками. «Физиологическую» символику цвета разработали в своей живописи экспрессионисты. Образ женщины, например, выражался через красный цвет; так и появились красные женщины на зеленом фоне травы в картине Людвига Кирхнера. «Грязные» серо-коричневые тона обозначали трагическую безнадежность жизни. Взрыв желтых и оранжевых должен был будоражить зрителя. Крупнейший представитель этого движения начала века Эмиль Нольде писал: «Цвет — материал живописи: цвета в своем уединении плачут и смеются, мечтают о счастье, о любви, они поют волшебные хоралы, они оживают и умирают».

Итогом длительной традиции явилась книга «О духовном в искусстве» Василия Кандинского, выпущенная в свет в конце 1911 года. Родоначальник абстракционизма полагал, что синий — цвет покоя, красный — активности, желтый — бешенства, черный — смерти, белый — рождения; каждый из них одновременно имеет свое звучание.

Искусство XX века обращало мало внимания на символизм цвета.

Станет ли XXI столетие новой эпохой в истолковании богатого мира красочных соцветий?