История одного художника. Альберт Мурзагулов.

Ровно год исполнилось со дня скоропостижной смерти замечательного стерлитамакского художника и путешественника Альберта Мурзагулова. 20 января в Уфимской галерее «Урал» открылась персональная выставка его произведений. А мы вам предлагаем узнать путь, пройденный художником от выставки до выставки.

Посвящается моей любимой дочери Ингрид-Фатиме, немецким друзьям Аинденам.

- Если не приеду к тебе в Баскирию... немец буду!-  в очередной раз поклялся мой друг, эвенский оленевод Валера Шумилов, и... не приехал.

Моя самая первая персональная выставка состоялась на уфимской турбазе “Здоровье” через год после окончания художественно - графического факультета Московского пединститута. Картины в основном студенческие, написанные на картоне, без рам и были расставлены на стульях.

Первая выставка - как первая любовь: никаких последствий, если не считать небольшую заметку в республиканской молодежной газете и совсем маленькую информацию в тогда еще всесоюзном журнале “Турист”. Но запомнилась на всю жизнь!

А потом сразу Вильнюс! К тому времени я имел в Литве много друзей, особенно среди художников и путешественников, ездил туда уже 7 лет.

Выставка в помещении профсоюзных курсов, была проведена с легкой руки Литовского совета по туризму и экскурсиям. Там я познакомился с председателем Вильнюсского клуба туристов, фактически предводителем всех путешественников Литвы Альгимантасом Юцявичюсом.

Картины - в белых рамах. Экспозиция, аннотация - я тогда еще не очень понимал значения этих слов. От книги отзывов отговорили: слишком по-советски. На выставку откликнулись не только газеты “Sportas”, “Komjaunimo tiesa”, “Naujenos vakarenis”, но и республиканский журнал “Svyturys”, опубликовавший три цветные репродукции на обложке.

Альберт Мурзагулов. Выставка в Вильнусе. 1977 год.

Вторая выставка в Вильнюсе в 1977 году - почти как следствие женитьбы на литовке Рите. Популярный художественный салон на ул. П. Цвиркоса, 5. Первый каталог, правда, черно-белый, тем не менее, - это уже документ.

В промежутке между этими двумя выставками в Литве показывал свои картины в Москве в редакции журнала “Турист”, Уфе в только что отстроенном гостиничном комплексе “Турист”, в Стерлитамаке - ДК “Каучук”.

И тут мне выпало познакомиться с “Главным художником Башкирии” — Рашидом Нурмухаметовым, в то время председателем Союза Художников Башкирии. Я думаю, что во всех городах Башкирии и во всех соседних областях есть авторские копии его “Нефтяников”.

Узнав, что я заядлый путешественник, он сразу начал проситься со мной в какое-нибудь путешествие и пообещал:

- Я тебя поучу рисовать!

Я похвалился, что у меня уже состоялись две персональные выставки в Литве, на что он совершенно серьезно отреагировал:

- Это же Дикий Запад! Там любой может выставиться!

У меня чуть было не сорвалось с языка: “Даже Вы?”

Альберт Мурзагулов. Последние жители деревни Кэшеле. 1996-1999.

А вслух спросил робко:

- Может мне в Уфе пора выставиться?

- Давай, давай! Выставляйся. Потом в союз примем, - пообещал он, и мы даже оговорили конкретные сроки предстоящей выставки, - первой выставки в Уфе при поддержке Союза Художников.

Выставочным залом и галереей в ту пору в Уфе было только одно место: помещение СХ, на улице Коммунистической. И вот я прибываю из Стерлитамака, развешиваю картины, открываю выставку и уезжаю домой.

Через пару дней звоню в Уфу и на всякий случай спрашиваю:

- Ну, как там моя выставка?

-А мы ее сняли, - ответила мне секретарь СХ.

- ?! Как сняли, за что?! - недоумеваю я, еще не успев опечалиться.

- Оказалось, что в эти сроки была запланирована другая выставка члена СХ и председатель СХ просто забыл о ней, давая “добро” на вашу выставку..., - продолжила она.

Я давно подозревал, что секретарь СХ — этот монстр в юбке, фактически правила всеми делами. Ходили слухи, что даже сам Нурмухаметов побаивался ее, - так много она знала.

Картины Альберта Мурзагулова.

Лечу в Уфу. Мой новый друг, Алексей Королевский любезно предоставляет для моих картин угол в своей мастерской. Я в расстроенных чувствах улетаю в Вильнюс, как это я делал всегда в те времена, и жалуюсь своим литовским друзьям. Они никак не могут понять, что развешанные картины можно снять даже не предупредив автора. Не понимают, ну что с них возьмешь - дикий Запад!

С Алексеем Королевским я познакомился за год до этих событий. Тогда страстный почитатель моего искусства и, между прочим, самый первый покупатель моей картины, муж моей тети Анвар Байков, главный инженер “Башнефти”, устроил мою выставку в клубе “Башнефти”. В те лихие времена без санкции СХ организовать выставку в туркомплексе “Турист” еще куда ни шло, тем не менее, посетивший выставку Нурмухаметов самолично снял с экспозиции три картины: “Портрет дочери”, “Спящий мужчина” и “Воспоминание о Паланге”, но в здании “Башнефти”, на центральной Советской площади столицы республики: “Ну, ва-а-ще!”.

На выставку прибегают тогдашний министр культуры Хайруллин, его заместитель Чурова и присоединившийся к ним художник Королевский, о котором я знал лишь понаслышке. В зал они вбежали со словами: “Это идеологическая диверсия! Идеологическая диверсия!”. Осмотрелись, успокоились. Диверсии все-таки не случилось. Но придраться было можно. Во всяком случае, стоило попробовать.

- А что у нас башкиры еще живут в юртах? - спрашивает Чурова, приближаясь к моей картине “Чай вдвоем”, на которой я изобразил башкира со своей хатын во время чаепития у юрты. (Впоследствии, цветные репродукции этой картины были напечатаны на титульной обложке журнала “Советская литература” и на обложке журнала “Смена”).

- Это башкирский эпос - отвечаю я.

Далее висела картина “Пастух” - под деревом сидит и играет на курае башкир, рядом лежит собака, а еще чуть дальше отдыхает отара овец. (А эта цветная репродукция была напечатана в журнале “Смена” и “Советская литература”).

- А почему на дереве нет листьев? - наступает Чурова.

- Сухое дерево. Поэтому и нет листьев, - отвечаю, стараясь быть спокойным.

- Ага, башкирский эпос сохнет на корню?! - ликует Чурова.

На открытии выставки произведений Альберта Мурзагулова в Стерлитамаке в 2011 году.

Я смолчал. Идем дальше. Изображение обнаженной женщины.

- А это тоже башкирский эпос?! - язвит Чурова.

А, подойдя к картине “Спящий мужчина”, где сидя на стуле, спал мужчина, склонив голову вниз (репродукция в “Советской литературе” и в литовском журнале “Svyturys”):

- А ему только веревки не хватает на шею! - продолжает подливать масло в огонь Чурова.

И вот - кульминация: вся процессия подходит к картине “Воспоминание о Паланге” (сейчас она является собственностью культурного центра литовского посольства в Москве).

Анвар мне шепчет, что он сам прокомментирует “Палангу”.

При виде картины, написанной явно под “тлетворным влиянием Запада”, Чурова чуть ли не приседает:

- А это еще что такое?! - грозно сверкают ее глаза.

- На Западе, где сейчас господствует урбанистическая архитектура, - мягким интеллигентным голосом начинает вещать Байков, - принято в офисах вешать какие-либо абстрактные картины, чтобы отвлечь зрителя от засилья геометрических линий.

- На Западе понятно: рабочий приходит в кабинет к начальству со своими проблемами, жалобами, а увидев такую картину отвлекается и забывает зачем приходил. А нам это зачем?!

Но Алексею Королевскому выставка понравилась. Она продолжила свое существование, а из пятерых участников описанного эпизода в живых остались только двое: Королевский и я. Анвар Байков ушел из жизни 9 лет назад. Те двое — еще раньше. Пусть им всем земля будет пухом.

Из Литвы я вернулся радостный: договорился о новой выставке и снова в салоне на P. Cvirkos, на следующий год. В Москве в журнале “Смена” готовилась публикация статьи и пяти цветных репродукций.

И о фиаско с выставкой на Коммунистической я уже начал забывать. Но когда я стретился с художником Ахматом Лутфуллиным и рассказал ему историю с неудавшейся выставкой, он мне посоветовал идти до конца.

- Сходи в обком, в отдел культуры к Фаткуллиной.

И он оказался прав: Фаткуллина устроила просмотр моих картин прямо в мастерской Королевского и мне был зажжен “зеленый свет”. В декабре снова я буду вешать картины и тогда же познакомлюсь с Линденами.

Художник и путешественник Альберт Мурзагулов.

После испытания властями республики мне испытание устроила сама природа, вот уж от кого я не ожидал такой подлости. Суровая зима 1979-80 года! Температура понижалась до минус 58 градусов по Цельсию! По республике десятки, а может сотни замерзших - открытой статистики не было. И, конечно, было не до искусства.

И вот, когда я только занялся расстановкой картин, а они еще стояли еще на полу, прислоненные к стене, постучались два посетителя. Немецкая чета из ГДР, профессора университета им. Мартина Лютера в Галле Ингрид и Вилли Линдены. Они сказали, что побывали в мастерских Домашникова, Бурзянцева, Лутфуллина, но, по их словам, таких картин ни у кого не видели.

Все маститые художники Башкирии, не в обиду им будет сказано, мне напоминали детей лейтенанта Шмидта из “Золотого теленка” - жанры и сюжеты о Башкирии были между ними поделены, и нарушать “конвенцию” не позволялось:

Рашид Нурмухаметов - нефтяники и иллюстрации к башкирским пьесам: “Жертвы шариата”;

Александр Бурзянцев - башкирские пейзажи, совсем не плохие!

Ахмат Лутфуллин - башкирская деревня. Во время моей выставки в 1977 году в Вильнюсе был организован очередной всесоюзно - международный пленер, на котором от Башкирии приехал Ахмат Лутфуллин - он уже тогда считался мэтром в нашей республике. Узнав, что он в свое время проучился четыре года в Вильнюском художественном институте, я спросил, почему он не выставляется в Вильнюсе. Он к тому времени неоднократный участник выставок в Москве и других городов РСФСР чистосердечно признался:

- Здесь выставляться мне стыдно.

Борис Федорович Домашников - лирические, немножко сентиментальные пейзажи Башкирии.

Кузнецов - исторические сюжеты.

Салмасов - это и современная жизнь в Башкирии. Очень любил сиреневые тона. Однажды мне вполне серьезно высказали возмущение:

- Как ты можешь писать салмасовскими фиолетовыми тонами?

Кащеев - быт и традиции башкир.

Пантелеев - промышленные пейзажи, кстати, я с ним дружил, и он оказал на меня определенное влияние, но заводы, трубы и даже телефонные столбы в моих пейзажах не появились.

Продолжение следует...