Художник Михаил Назаров. За рамками традиционного зрительского опыта. Часть 2.

Продолжение, начало читайте: За рамками традиционного зрительского опыта. Часть 1.

Идея художественной цельности, гармонизирующая творчество Назарова и проявляющаяся в свойственной его мироощущению культуре памяти, позволяет, творчески интерпретируя стилистический первоисточник, по отношению к объекту изображения отказаться от вынужденной для многих роли интерпретатора: все, что изображает Назаров, — сама его жизнь, один неразрывный, выстраданный и прожитый им объект памяти.

В отличие от живописи, рисунки и акварели Михаила Назарова, являясь стилистически органической частью его изобразительного метода, с точки зрения образно-тематических ориентиров отличаются гораздо большей свободой. Отдавая в рисунке и акварели предпочтение все тем же кананикольским персонажам и мотивам, Назаров с не меньшим удовольствием рисует с натуры друзей, родных, членов своей семьи, а среди них с особой трогательностью свою жену — известного в республике музыковеда Лейлу Габдулловну Кудоярову. Его карандаш и акварельная кисть фиксируют провинциальные прелести улочек старой Уфы и Тубинска, пленительную красоту бельских берегов Уфы и дорогой сердцу каждого уфимца изгиб моста через реку Белую. Образно-тематическое многообразие, свойственное рисунку и акварели, дополняется в акварели приемом тематической серийности, которому Назаров привержен на протяжении последних десяти лет. В рамках же этой серийности выявляется практически весь спектр духовных приоритетов художника, причем процесс их выявления идет по тому же принципу «от частного — к общему»: от натурного мотива или конкретного персонажа через его стилистическую интерпретацию к ставшему для художника концептуальным образу-типу вселенского масштаба. В этом убеждаешься сразу, стоит только заняться перечислением названий созданных Назаровым серий: «Окрестности Старицы», «Свадьба», «Деревенские сюжеты», «Новый базар», «Моя деревня», «Евангельские сюжеты», «Иконы и цветы». При этом с точки зрения источниковедческого материала листы первых пяти серий, как и листы двух последних, составляют самостоятельные образно-тематические циклы. Их отличие легко читаемо уже на визуальном уровне. В листах первого цикла очевидно последовательное развитие так называемой местной тематики (Кананикольск, Баймак, Темясово), дополненной в «Окрестностях Старицы» мотивами и пейзажами древней тверской земли. В листах же второго тематического цикла Назаров обращается к общечеловеческим нравственно-этическим ценностям — библейским и евангельским сюжетам и образам, а через них — к проблематике преходящего и вечного (в серии «Иконы и цветы» — посредством сравнительного анализа короткой жизни цветка и вечности русской духовности, религии в целом). Образно-тематическая концепция второго цикла, возможно, навеяна знаменитыми религиозными композициями Натальи Гончаровой 1910-х годов «Евангелисты» и «Страшный суд (Конец света)» и триптихом-деисусом с полуфигурой Спаса и двумя фигурами архангелов. От Гончаровой же, возможно, происходит и общее тяготение Назарова к цикличности и композиционной многочастности.

Михаил Назаров. На тракторе Беларусь. Варинант I. 1969. Холст. Темпера. 104 Х 114.

Но, оставив в стороне размышления по поводу первоисточника, заметим, что при образно-тематических различиях листы обоих циклов и, соответственно, всех серий составляют единый изобразительный ряд, неотрывный от живописного. Воспитанное в кананикольском детстве и подпитанное духовными традициями русского авангарда тяготение Назарова к художественной цельности находит и здесь свое предельное выражение.

Западноевропейское искусство 2-й половины XIX - начала XX века и выросшее на его завоеваниях русское искусство начала XX века предложили революционное для традиционного русского художественного сознания многообразие изобразительных приемов и средств выражения. Живописное новаторство на рубеже веков диктовалось концептуальными убеждениями современного изобразительного искусства (всеми «измами» сразу), ведущего ожесточенную борьбу с академизмом и классическим реализмом. Но, как известно, только этим не ограничивается наше хрестоматийное представление о его непростой судьбе. На столбовой дороге русского искусства начала XX века и его первых десятилетий столкнулись практически несовместимые по эстетическим принципам мировоззренческие позиции, сформированные в недрах различных художественных группировок, каждая из которых претендовала на собственное представление о новаторстве. Полемическая клоака начала XX века увенчалась правом на сосуществование всех изобразительных принципов и эстетических методологий: эфемерность уживалась с откровенно плотским ощущением жизни, стилизация — с живописной пастозностью, тональность — с колористической напряженностью и декларативностью цвета, академическая перспектива — с кубофутуристическими изломами формы и множественной перспективой. Весь мир, его прошлое и настоящее, история, культура, религия, природа, жизнь простого народа и королей — одним словом, весь многовековой культурологический опыт человечества стал для русских художников предметом изобразительного «исследования» — от простого визуального отображения и творческой интерпретации традиции до смелого экспериментаторства. Отсутствие сковывавших этот процесс ограничений обеспечило художникам русского авангарда особенную позицию, имеющую, безусловно, революционизирующее значение. Традиции авангарда оказались на редкость живучи в изобразительной культуре XX века, живучи практически в той же степени, что и традиции реализма. Но, в отличие от русского реализма, получившего изначально, с первой четверти XVIII века, своего восторженного зрителя, авангард в силу «антиэстетичной» для обывателя изобразительной природы, демонстративно шокирующей, по его убеждению, устоявшееся веками представление народа о прекрасном, стал искусством для избранных.

Михаил Назаров. На тракторе Беларусь. Варинант II. 1969. Холст. Темпера. 101 Х 144.

Современный российский неоавангард, переживший в эпоху соцреализма период жестоких репрессий, обретший по этой причине свою вторую родину на Западе, став там флагманом русского нонконформизма, унаследовал от русского классического авангарда эту зрительскую избирательность. Избирательность, в свою очередь, обеспечила неоавангарду роль искусства элитарного. Искусству Михаила Назарова была уготована та же судьба, а вслед за судьбой — та же роль: в противовес массовым восторгам в адрес реализма, неоавангард Михаила Назарова был оценен и стал любим немногими, что и позволило классифицировать его как «искусство для избранных».

Творческая бескомпромисность и творческая искренность — отличительные черты Назарова-художника и Назарова-человека. Благодаря ним он остался верен своему стилистическому методу в самые тяжелые для него соцреалистические годы — годы непонимания и неприятия со стороны критики и даже коллег. Тогда Назаров разделял со многими себе подобными горькую участь представителя так называемого художественного андеграунда. Но, страдая, он сохранил главное — себя как личность. Сегодня многое изменилось: предопределенное процессом обретения демократических свобод расширение мирового культурологического пространства сделало искусство Назарова экспозиционным и, как следствие, общедоступным. Зрительские проблемы остались, но и они со временем разрешимы: процесс духовного взросления массового зрителя — обязательная составляющая демократической государственности, правда, развитой в своей идеальной исторической форме.

Впервые опубликованное в конце 80-х - начале 90-х годов в рамках первых персональных выставок, искусство Михаила Назарова поразило не только всем тем, о чем идет речь в этой статье и что сразу же стало предметом исследования художественной критики, — оно буквально обезоружило своей искренностью. Мир образов, созданный художником, открыто декларировал чувство его нежной и преданной любви к людям и родной земле, хотя авторская ностальгия по древней народной культуре и историческому прошлому народа и сейчас превалирует над вынужденной констатацией некоторых подчас нелицеприятных, но объективных явлений современного российского демократического процесса.

Михаил Назаров. Базар. Мясо. 1966. Холст. Темпера. 102 Х 143.

Экспозиционная доступность позволила представить творчество Михаила Назарова во всем его объеме. Поле деятельности художественной критики, как обычно это бывает в случае с искусством подлинным, но, к сожалению, вовремя невостребованным, оказалось и сегодня до конца неисчерпанным: творчество Назарова с прежним, неугасающим интересом подвергается профессиональному анализу и систематизации. Но каковыми бы неожиданными ни были в будущем выводы специалистов, стремящихся осмыслить природу творческих откровений художника, главное можно резюмировать уже сегодня: творчество Михаила Назарова — одно из наиболее самобытных явлений в изобразительном искусстве Башкортостана и Урала, а сам Назаров — бесспорный корифей башкирского неоавангарда. Ярким подтверждением этому является редкий для современного искусства факт — отряд талантливых последователей в лице известных башкирских художников Дамира Ишемгулова, Николая Пахомова, Станислава Лебедева и Исмагила Газизуллина.