Пелагея Никифоровна Коренная, высокая, подвижная, моложавая, несмотря на свои 60 лет, женщина. Родом она из Фоймгубы, местности, изобилующей сказками и старинными песнями. И действительно, Пелагея Никифоровна была неисчерпаемым кладезем песен, заговоров, редких причитей, пословиц, загадок и т. п. Несмотря на то, что сын ее, с которым она жила, — учитель Космозерской школы, а две дочери были выданы замуж в Петрозаводск и сама Пелагея Никифоровна часто жила в городе, она осталась неграмотной и сохранила свой ярко-выраженный северный говор, что делает ее сказки еще более интересными для нас. Очень живая и веселая, всегда на работе, она и сказки рассказывает, ни минуты не находясь в спокойном положении. От нее записывались сказки во время растопки ею печи, раздувания самовара, чистки рыбы, пеленания ребенка и просто неугомонного беганья по дому.

Картины Михаила Ларионова можно отнести к жанру европейского футуризма, основным направлением которого является воспроизведение движение жизни, окружающей среды. Только художник способен заметить и перенести на ткань или бумаги быстроту современного течения жизни, ее динамику. Но я хочу отметить именно связь произведений Ларионова с искусством движения и кинетики. Оно берет свое начало с европейского футуризма, зародившегося в 20 веке. Возможно, оно является его продолжением в 21 веке.

Особенность искусства кинетики в том, что передается не развитие жизни, а динамика самого произведения, которое и порождает движение. Все это достигается с помощью особых техник, материалов, фактур, и, естественно, идей художника. Как-то в 1960-е годы я случайно оказался в Венском музее современного искусства. В залах, основной тематикой которых была именно кинетика, наблюдалось постоянное шевеление, дыхание, вращение, передвижение. Каждая скульптура живет своей полноценной жизнью. Каждая работа завораживает, и заставляет мысленно «оживить» ее, перенести в нашу реальность, убрать все существующие рамки. Постоянное движение деталей и механизмов заставляет поверить в то, что ты сейчас находишься не посреди выставки, а в каком-то рабочем цеху, где активно идет производство. Поначалу, это все кажется просто отдельными работами, но если взглянуть на серию в целом, то появляются мысли об их целостности и взаимосвязи.

Столица встретила молодого таланта Юрия Ракшу неприветливо. Вступительные экзамены закончились, и нужно было возвращаться домой. Но, что - то ему подсказывало, что не все потеряно и его ждёт большой успех. Интуиция не подвела, дядя Фёдор, родной брат отца Юрия, который работал полотером, показал работы своего талантливого племянника Дмитрию Налбандяну. Этот человек был членом Академии художеств и дважды лауреатом Сталинской премии. Дмитрий Аркадьевич оценил талант юного дарования и сразу же повез его работы в среднюю художественную школу при институте имени В.И. Сурикова. Директор учебного заведения сразу же без колебаний зачислил Юрия, причем в пятый класс.

Несмотря на такое везение, писал Юра о своем успехе любимой матери и своему другу - начинающему художнику Г. В. Огородову со слезами на глазах. Через несколько лет он часто будет вспоминать о своем беззаботном детстве в Черниковске. А свои воспоминания будет воплощать в своих работах. А сейчас, попав в школу, он только и думает о матери: наверно мама сидит у теплой печи как всегда вяжет – и восхищается своей работой. Часто думает о сестре, как они безмятежно бегали на лыжах над Белой, и как стеснительно показывал ей свои первые работы, как вместе с гордостью смотрели отцовский китель и награды.

Эта порода людей сейчас вымирает и, быть может, обречена на полное уничтожение. И однако, пока они существуют, я не устану ими любоваться. Любоваться их моральными и душевными свойствами.

М. В. Нестеров

Послеоктябрьский период достаточно сложен для Михаила Васильевича Нестерова для его исканий и выражений чувств всему миру. Именно для своих потомков, живущих в наше время, художник открывается с новой стороны. Его мастерство не скрыто в нюансах и мелочах портретиста, а напротив, вызывает еще больший интерес. Интерес вызван выбором портретируемых лиц, и их интерпретацией.

Самое главное требование для портретируемого – это его душа. Нестеров никогда, ни в один из своих периодов творчества не мог творить «бездушную картину». Даже в те периоды, в которые нельзя художника назвать портретистом, человеческая душа в живом образе обязательно присутствует на полотнах мастера. В послеоктябрьский период эта тема буквально в центре внимания Михаила Нестерова. Его религиозные, философские мысли становятся центром его Вселенной.  Именно портрет в этот период становится единственной возможностью выразить свои мысли с возможностью донести их до других. Мало того, они остаются понятными на протяжении уже целого века.

Из детских своих воспоминаний об отце Юрий никогда не сможет забыть запах шинели, ремня и поскрипывающую портупею. Не забудется и вкус очисток картофеля. Голод был страшенный. Сестренка, возвращаясь из детсада, как-то непосредственно, по-детски с мамой делилась радостью относительно того, чем занимались в садике, что кушали. Юра тихонько забивался в угол и всхлипывал: «Зачем она рассказывает, ведь так хочется кушать». Только однажды он смог бы покушать вдоволь: накануне Нового года Юре подарили целый пакет с пряниками — грандиозная роскошь! Предвкушая пир, мальчик не притронулся к подарку и понес домой. И если в отношении пакета сладких пряников можно так сказать, то судьба нанесла жесточайший удар, со всей возможной жестокостью. Сияющего счастьем Юру встретили мальчишки и начали пакет отнимать. Каким-то чудом ему удалось вырваться, но чтобы от преследователей оторваться, вполне обоснованно стал по одному прянику кидать. К сожалению, дорога оказалась очень длинной и пряники закончились…

В наиболее тяжелые годы после войны, идентично всем своим сверстникам, у мальчика возникло неумолимое желание рисовать. На асфальте кирпичом выводились узоры. Случайно раздобытый кусок мела годился для рисования на  стенках сарая, называемом по-уфимски важно — каретником. Спустя много лет удивленно Ракша обнаружит, что это определение прямо связано с каретой, а сами же они в каретнике хранили дрова, а в погребе картошку, хотя был год, когда в нем проживала и коза. Где-нибудь раздобыв карандашный огрызок, Юра впадал в эйфорию — он рисовал на листках численника, обрывках газет или просто на стенах. Крышка сундука бабушки с внутренней стороны полностью украшена была «произведениями» юного внука.